ЕЕ ДОМ – ЕЕ КРЕПОСТЬ

 

…Стены обветшалого кирпичного дома обвивал хрупкий увядающий плющ, а на заросшей узкой тропинке, ведущей к безликому фасаду, мирно спала высокая почерневшая крапива и лишь изредка она содрогалась во сне слабыми судорогами от холодного дыхания осеннего ветра… Природа молчала, деревья покорно сникли и птицы давно покинули эти одинокие неизвестные места – мир преклонился перед вступившей в незримую, но ощутимую власть низко стелящегося золотого призрака…

Вечернее солнце печально созерцало дом, выцветшую аллею в пустом парке вдалеке, сырую черную землю и утопающие разноцветные листья в серых мутных лужах, притаившихся во впадинах и трещинах на старой дороге, посыпанной щебнем… Деревья отбрасывали длинные тонкие беспросветные тени, преображая ландшафт в нечто удивительно сказочное и нереальное. Скорбящее и терпеливое.

…Поблекшие больные глаза глядели на медленно уходящее солнце не мигая, не испытывая ни боли от слепящего света, ни былого тепла – лучи пронзали их насквозь не причиняя вреда… В этих глазах навечно затаилась безымянная тоска и непостижимая отстраненность. В их бездонной глубине не существовало ничего, что могло бы напомнить о мирской суетности, о сокровенных переживаниях и мечтах, о мимолетных чувствах – лишь холодная и четкая память отражалась в пустом взгляде. Глаза слезились на ветру и смотрели на звезду жизни, безмолвно провожая ее за горизонт… Остекленевшие, матовые, подернутые легкой мглой…

Круглое невзрачное лицо испещряла густая паутина глубоких неподвижных морщин, тонкая кожа казалась прозрачной, бескровной и только солнечный свет придавал ей жизненную краску, тешил хрупкой иллюзией ушедшей молодости… Ветер трепал поредевшие седые волосы…

Она никогда не была красавицей, ее никогда никто не замечал. И теперь, когда время отсчитало ей восемьдесят один год, люди вообще забыли об ее нелепом и бессмысленном существовании в этом мире…

Одинокая маленькая сгорбленная фигура старухи неспеша переплывала из тени в тень… Иногда солнце освещало ее потрепанные грязные одежды, обнажало неприкрытую дрожь, конвульсивно охватывающую спину, костлявые бледные пальцы, судорожно цепляющиеся за плечи… Она куталась в теплую шаль и с неземной грустью оглядывалась на огненное солнце, мелькавшее сквозь голые ветви…

…Возвратившись домой после очередной вечерней прогулки, старуха, как и всегда, не включила свет в маленькой квартирке под крышей… Через крошечное оконце с высохшими каплями дождя на стекле комнатка наполнилась таинственным темно-золотым светом… Коричневый полумрак вдохновлял на странные метаморфозы скромный интерьер.

На круглом дореволюционном столе возвышалась стеклянная ваза с давно высохшей водой, рядом покоились распахнутая книга с пожелтевшими от времени страницами и очки в темной роговой оправе, оставленные поверх страниц… Она любила читать, и пускай ее глаза уже почти ничего не видели, она не могла отказать себе в старой привычке… Когда-то это занятие доставляло ей единственную радость существования. С наступлением старости жизнь останавливается, постепенно заполняя привычный быт угнетающим однообразием. Старуха давно смирилась с этим, даже не пытаясь что-либо изменить – во всем существовало божественное провидение.

Она была очень одинока. Вряд ли другой человек оказался бы способен на такой аскетический образ жизни, вдохновением которого являлась лишь каждодневная прогулка по одним и тем же местам, отложившимся в памяти не за один десяток лет настолько отчетливо, что не составило бы труда найти любое дерево с завязанными глазами…

Телефон пылился в темном углу – никто не звонил, не смел тревожить ее сокровенный покой ни раньше, ни теперь. Телевизора у нее не было, как и радио, и единственным источником звука иногда, под особенное настроение, служил старый патефон… Порой в эту мистическую идиллию вмешивались стонущие скрипы оседающего дома… И протяжные завывания ветра… И приглушенный монотонный стук дождя по крыше, стеклам…

…В рамочках на комоде в некой строгой последовательности стояли черно-белые фотографии родных и близких… Некоторые просто были хаотично разбросаны рядом…

…Свет преображал силуэт старой женщины, делал почти невидимым, сливающимся с полумраком – она казалась мебелью: безмолвная, неподвижная… Лишь иногда она со свистом втягивала пыльный воздух. Пыль витала повсюду. В тусклых солнечных лучах танцевали миллионы невесомых пылинок, кружились, переплетались…

Иссушенные пальцы коснулись фотографий… На них с трудом можно было различить лица, но старуха всегда видела их, всегда узнавала и никогда не путала. Она знала каждую фотографию наизусть…

На одной был изображен крепкий мужчина средних лет с приятным полноватым лицом и простодушным взглядом светлых глаз… Это был ее муж. Он умер несколько лет назад…

На другой – тот же человек, обнимавший пугливую девушку с темными кудрями, облаченную в белое кружевное платье и осторожно прижимавшую к телу букет роз. Они были красными, но здесь – только темно-серые… Этой застенчивой девушкой и была когда-то старуха в день свей свадьбы с первым и единственным мужчиной в своей жизни. Очень давно она была счастлива… Но теперь воспоминания о тех минутах не приносили ничего, кроме непонятного сожаления и равнодушия, будто бы любовь никогда не была любовью, и все происходило в этой жизни совсем не с ней. Ныне любовь уже не тревожила и не терзала маленькое безропотное сердце.

На других фотографиях сын и дочь старухи, оба пухленькие и белокурые, словно ангелы, сошедшие с фресок… Их также уже нет среди живых… Их доброта и великодушие сохранились только на этих матовых изображениях… Только старуха знала, какими замечательными детьми они были, каким подарком были для отца с матерью…

Ее внуки… Умерли… Тоже очень давно…

Фотографии с шелестом упали на пол… Будто ветер сдул их с привычного места…

Все это было так давно…

…Старуха подошла к окну.

Солнце почти исчезло за горизонтом и тьма все смелее наступала следом… Зажигались первые яркие звезды… Медленно наплывали тяжелые черные тучи… Порывистый ветер сквозил в щелях окна…

Глаза все также слезно глядели вдаль… Сухие губы подрагивали, но не произносили ни звука… Она слышала музыку… Осень играла прощальную увертюру только этому тихому безжизненному уголку на всей планете…

…Старуха тяжело опустилась на софу, склонила голову на подушки, которые когда-то сшила ей ее дочь… И все также, не мигая,  продолжала созерцать пейзаж за окном…

Небо чернело… Свет исчезал…

Старуха лежала…

Когда-то тоже была такая же грустная осень, и солнце ласкало последним теплом остывшее тело… Когда-то она умерла здесь, на этой софе…

…Старуха лежала в темноте, и лишь влага блестела в неподвижных глазах…